rusty God's stories (4)Он всегда говорит какие-то глупости, пьёт чай литрами, и песни в его плейлисте совсем не сочетаются.
Он умудряется даже в самую серьёзную речь ввернуть шутку про одиночество, сам того не замечая, и до сих пор не осмеливается рассказать одному очень важному человеку, что начал курить ещё в середине осени, а ведь скоро уже июнь. (Слишком много в его жизни крутится вокруг сигарет, разве нет?). И кажется - проще матери признаться.
Он матерится на пролетающих мимо бабочек, вслух подпевает песням в плеере и легко получает тепловой удар, поэтому в жаркие и солнечные дни предпочитает отсиживаться дома, и последний раз, когда был на море, - он купил ковбойскую шляпу с широкими полями, а на пляже - не вылезал из воды, то и дело ныряя с головой и доставая со дна камушки, а глаза потом были красные от морской соли.
Он читает грустные рассказы, переполненные метафорами про китов и звёздную пыль, а когда попытался прочитать что-то лёгкое и весёлое - пропустил свою станцию в метро, пришлось возвращаться и чувствовать себя полным идиотом.
Когда у него что-то болит, он просто ложиться, и лежит, и надеется, что не умрёт к следующему утру. Он думает, что однажды не проснётся, или проснётся и очень об этом пожалеет, но будет слишком поздно. И потом он всё-таки умрёт, потому что все умирают в конце.
Он придумал себе фамилию однажды: это была какая-то долгая и запутанная череда метафор и ассоциаций, которая начиналась Куртом Кобейном, а закончилась мыслями о разваливающейся хижине на окраине леса, заброшенной, с дырявой крышей, полной звёзд, и пустынными комнатками, заросшими крапивой. Это было зимой, и больше всего ему хотелось - схватить сочный стебель той самой крапивы, почувствовать ожог на руке, провести каждым шелковистым зелёным листочком по венам, всосать в себя весь едкий сок. Крапива с немецкого - nessel. Вот так и появилась его фамилия. Спасибо, Курт.
Настойчивый голос в наушниках уже, кажется, в миллиардный раз повторяет, что мы могли бы упасть, могли бы упасть, могли бы упасть, мы могли бы упасть. И мы действительно могли бы. И мы, возможно, вероятно, почти точно уже давно падаем.
Это должно было быть историей, но получается просто набор слов.
Плевать. Чайник, должно быть, уже закипел.